Убрать свидетеля (продолжение) 5

Карачаевский джамаат и его эмиры Юсуф Крымшамхалов и Ачимез Гочияев

Среди тех, кто с помощью грузинских спецслужб скрывался от правосудия в Панкисском ущелье, были организаторы взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске в сентябре 1999 года Юсуф Крымшамхалов, Адам Деккушев и Ачимез Гочияев.

Эти лица вместе со своим отрядом проникли в Грузию через Сванетию. Тайком перейдя российско-грузинскую границу, они несколько суток ночевали у грузинских пограничников, пока к ним на встречу не прибыли эмиссары из Панкисского ущелья в сопровождении работников грузинских спецслужб. Прикрытие спецслужб было необходимо, ибо, как уже упоминалось, чтобы попасть из Сванетии в Панкисское ущелье, нужно было миновать два поста российских миротворческих сил: один – на выезде из Кодорского ущелья, второй – при въезде в Зугдиди (Западная Грузия).

Первый отряд, возглавляемый Ачимезом Гочияевым, грузины беспрепятственно пропустили, а вот вторую группу Карачаевского джамаата численностью около 14 человек задержали и впоследствии сдали России, сделав их очередными своеобразными «козлами отпущения». Вторую группу составляли  молодые, необстрелянные добровольцы, тогда как самых ярых террористов из первой партии грузинские спецслужбы пригрели под своим крылом.

Прибыв в Панкисское ущелье, карачаевская группа обосновалась в селении Верхнее Халацани. Они сняли около 5-6 домов под свой отряд и, как и все остальные, начали активную подготовку к «джихаду». Хотя формально они и были отдельным джамаатом, но фактически являлись подразделением, подчиненным Эмиру Хаттабу, и руководство ими осуществлял Амжет, представитель Хаттаба в Панкисском ущелье.

В момент наибольшего благоприятствования в Панкисском ущелье карачаевцы настолько расслабились, что вызвали из России и перевезли в Грузию через Баку своих жен. Это для них стало роковой ошибкой: надеясь, что грузинская сторона ведет «честную игру», они практически подставили своих родственников. Весной 2002 года, когда грузинские власти начали «зачищать» Панкисское ущелье, карачаевцы надеялись, что их самих и их семьи отправят вместе с арабами обратно в Баку, или же в качестве беженцев они попадут в заграницу, однако грузинские спецслужбы полностью блокировали этот коридор для карачаевцев.

У грузинских властей был весьма действенный рычаг управления. Несмотря на то, что абсолютное большинство боевиков появлялось в Грузии с ведома и при помощи местных спецслужб, теоретически попасть в Грузию нелегально можно было и без их помощи. А вот выехать в Россию после нелегального въезда в Грузию, минуя спецслужбы этой страны, уже было невозможно. Нужно было проставить грузинские визы задним числом, а чтобы сделать это, вновь было необходимо обратиться к услугам грузинских спецслужб. Таким образом «круг замкнулся», и карачаевцы попали в полную зависимость от грузинских спецслужб.

Справедливости ради надо отметить, что возможность уехать женам карачаевцев грузинские спецслужбы все-таки предоставили. Один из тех, кто особенно тесно контактировал с ведомствами  Автондила Иоселиани (внешняя разведка) и Ливана Кенчадзе (АТЦ МГБ), некто Мусса по прозвищу «Мосол» договорился с грузинскими силовиками, визы были поставлены. Жены карачаевцев уехали, но им это не помогло. Грузины передали сведения об этих женщинах, активно помогавших боевикам, российской стороне, и все они в дальнейшем были обезврежены в ходе спецопераций российских правоохранительных органов: большая часть арестована, некоторые из них погибли при попытке оказать вооруженное сопротивление.

А их оставшимся в Панкисском ущелье мужьям ничего больше не оставалось, как ждать милости от грузинского руководства, начавшего освобождать этот район от боевиков. О том, как проходила та контртеррористическая операция на самом деле, я уже рассказывал. Кстати сказать, тогда предприимчивые грузины умудрились заработать немалые деньги. Американцы выделили на проведение операции 68 миллионов долларов. Арабы за свое спасение и перевозку в Баку отдали порядка полутора миллионов. Поговаривали, что и за головы выданных боевиков русские спецслужбы тоже выплачивали своим грузинским коллегам приличное вознаграждение в конвертируемой валюте (сумма неизвестна, но ходили слухи о нескольких миллионах долларов).

Понятно, что карачаевцы ничего сравнимого с этими суммами предложить грузинским силовикам не могли. Какого-то оперативного интереса они тоже для Тбилиси не представляли: в распоряжении грузинских спецслужб была масса гораздо более опытных и боеспособных гелаевых, межидовых, ахмадовых, которых, в случае чего, можно было опять отправить в очередной боевой поход.  В результате, когда замглавы госбезопасности Грузии Ираклий Аласания, отвечавший за наведение порядка в Панкисском ущелье, договаривался с полевыми командирами о тайном выводе их боевиков из ущелья (при непосредственной помощи спецслужб, разумеется), карачаевцы в этот список не попали. Видимо, уже тогда они были выбраны в качестве жертвы на заклание.

Как сдавали боевиков

В апреле 2002 года прямо в центре села Дуиси грузинским спецназом была устроена засада, в которой участвовали и некоторые чеченцы, помогавшие грузинским спецслужбам. В результате засады был убит кистинец Маргошвили,  захвачены в плен его зять – араб Гариб и еще несколько человек. Гариб был гражданином Франции, алжирцем по происхождению, сумевшим к тому времени сколотить свой собственный отряд из числа добровольцев, приехавших из Европы и Турции. Арестованные иностранцы всего несколько дней находились под стражей в Грузии, а затем были переданы США и отправились в американскую тюрьму в Гуантанамо.

В декабре 2002 года грузинские спецслужбы провели очередную полную цинизма операцию, но уже не в Панкисском ущелье, а в Лагодехском районе, на границе Грузии и Азербайджана. На сей раз черед выступить в роли жертвы выпал членам Карачаевского джамаата.

Юсуфу Крымшамхалову и его бойцам казалось, что долгожданная удача наконец-то улыбнулась им: сотрудники грузинских спецслужб согласились переправить их в Баку по тому же маршруту, каким ранее были вывезены арабы с их семьями, а также некоторая часть тесно связанных с арабами чеченских боевиков. Заплатив по две тысячи долларов с человека, карачаевцы в сопровождении грузинских силовиков отправились в путь, не ведая, что фактически оплатили свои похороны. В лесном массиве неподалеку от села  Баисубани их ждала засада, устроенная грузинским спецназом. Машину, в которой следовали боевики, без каких-либо предупреждений и предложений о сдаче просто расстреляли в упор из автоматов.

Из пяти членов Карачаевского джамаата, находившихся в автомобиле, чудом уцелел только Юсуф Крымшамхалов – его прикрыли своими телами остальные участники группы. Выжившего Крымшамхалова вместе с арестованным несколькими месяцами ранее Адамом Деккушевым экстрадировали в Россию, где оба были приговорены к пожизненному заключению.

Пока от правосудия удалось спастись только Ачимезу Гочияеву, которого почему-то в той расстрелянной машине не оказалось.

Долгожданная свобода

В июне 2002 года, после трёхмесячного предварительного заключения, меня освободили прямо в зале суда с формулировкой «за отсутствием доказательной базы». Центр экстремальной журналистики сообщал на своем сайте: «Одним из самых заметных событий в Грузии стало освобождение из-под стражи решением Верховного суда страны чеченского журналиста Ислама Сайдаева. В марте он был задержан в Тбилиси по подозрению в сотрудничестве с международными террористами. Суд освободил его ввиду недоказанности обвинений. Обращает на себя внимание, что Сайдаев освобожден, несмотря на то, что он был арестован на основании данных спецслужб США. Во время его содержания под стражей неправительственные организации заявляли, что Ислам Сайдаев является журналистом, и в этом качестве мог встречаться с чеченскими полевыми командирами, что не может стать основанием для задержания».

Оказавшись на свободе, я, тем не менее, по-прежнему оставался в центре политических интриг. В первый же мой день на воле меня пригласили на ток-шоу с участием Эки Хоперия на канале «Рустави-2». Тема, естественно, касалась моего незаконного ареста, который, как ожидалось, станет поводом для громкого разоблачения правительства Шеварднадзе и грузинских спецслужб.

Тогда мне еще было невдомек, что «Рустави-2» уже вовлечена в подготовку «цветной революции» в Грузии, хотя я и знал об оппозиционных настроениях, царящих на телеканале. Мое выступление в эфире должно было стать одним из спусковых механизмов революции, и те, кто меня пригласил, очень рассчитывали на мою горячность и несдержанность. Однако, несмотря на действительно присущие мне порой эмоциональные взрывы, я хорошо понимал, что в случае моих резких заявлений долгожданные часы свободы (а с ними и жизнь) могут быстро закончиться.

Меня пытались спровоцировать, но слишком хорошо зная своих «друзей из спецслужб», я не стал полемизировать с собравшимися, не стал делать громких обвинительных заявлений. Не прошло и 15 минут с начала эфира, когда со словами: «Никаких претензий к властям и спецслужбам Грузии не имею, в суд подавать не собираюсь» я покинул студию, предоставив приглашённым вместе со мной на ток-шоу одному из лидеров оппозиции Ираклию Батиашвили, представителю ЧРИ в Грузии Хизри Алдамову и «эксперту по всем вопросам» Мамуке Аришидзе самим развлекать телезрителей.

Выйдя из здания, где располагался «Рустави-2», я сел в машину, в которой меня ждали мои друзья – руководитель чеченского отделения «Мемориала» Ибрагим Яхьяев и мой заместитель по Чеченско-Кавказскому Комитету Светлана Кадахашвили. Все вместе мы поехали к члену нашего комитета Гие Цурцумия, в доме которого временно жила Светлана Кадахашвили с дочерью Анжелой.

Время было уже позднее, и мы с Ибрагимом в дом заходить не стали. Тем более, что в доме у Гии, как выяснилось, было застолье, и мы слышали как сам хозяин что-то с кем-то бурно обсуждал. Попрощавшись с дочкой Светланы – Анжелой, мы с Ибрагимом Яхьяевым уехали в селение Телети, расположенное в Гардабанском районе Грузии, где я жил вместе с семьей и родными.

На утро, к нам в Телети заявились сотрудники МВД и меня со всеми товарищами: Маликой Яхьяевой, Ибрагимом Яхьяевым, Светланой Кадахашвили на трех машинах отвезли на допрос в Тбилиси. Мы долго не могли понять, в чем дело, пока не узнали, что накануне ночью, буквально через 15 минут после нашего отъезда, мой заместитель по комитету, руководитель организации «Ветераны Абхазии» Гия Цурцумия был убит. Причиной его смерти стал профессиональный укол острым предметом в сердце…

Эта новость потрясла нас до глубины души, ведь Гия был нашей опорой во всех делах. Пока я сидел в тбилисской тюрьме, именно Гия Цурцумия активнее всех собирал подписи под призывами о моем освобождении. Он часто передавал мне в тюрьму передачи, используя свои знакомства, чтобы обойти ограничения, установленные тюремными правилами.

Как сказал мне позднее один из представителей органов, сначала дело об убийстве хотели повесить на меня, но власти по достоинству оценили мое «хорошее поведение» на канале «Рустави-2», и дело пришили Анжеле Кадахашвили. А меня еще год и семь месяцев заставляли по два раза в неделю  отмечаться в районном отделении полиции, где все это время я находился под надзором…

В то время со мною в Грузии была моя семья: мать, отец, брат, жена. Я хорошо понимал, что может с ними произойти, если я начну говорить правду. Тем более, что «компетентные органы» с меня фактически не спускали глаз. Белая «Нива» с затемненными стеклами постоянно дежурила на близлежащем холме неподалеку от нашего дома. Иногда было заметно, как сидящие внутри соглядатаи ведут наблюдение за нашим домом при помощи бинокля.

Однако этим мои проблемы не исчерпывались. Запущенный грузинскими спецслужбами слух о моих связях с ГРУ, как я уже говорил, многими моими недоброжелателями был воспринят всерьез. Вскоре после моего освобождения меня вызвали на шариатский суд в Панкисское ущелье Грузии для рассмотрения этого вопроса. Зная на примере Мовлади Раисова[1], что такое шариатский суд в исполнении братьев Ахмадовых, я в Панкиси не поехал, сославшись на то, что не имею права покидать место жительства без письменного разрешения судьи (что, кстати, было сущей правдой).

Однако, выждав какое-то время, я сам тайком посетил Панкисское ущелье, чтобы встретиться с Абдул-Маликом Межидовым и разъяснить ему ситуацию.

Первая реакция Абдул-Малика мне показалось очень странной. Он не только побоялся пожать мне руку, но даже остерегался приближаться ко мне, что было весьма странно для такого бесстрашного человека и легендарного командира. Более того, в ходе всей нашей встречи в комнате неотлучно присутствовали двое его телохранителей, хотя ранее такого никогда не было. Я попытался рассказать ему, что со мною поступили несправедливо и что мне нужно, чтобы он как один из уважаемых эмиров принял участие в разборе этого дела, но Межидов не стал меня слушать, а начал плести какую-то несусветную чушь, порой доходившую до нецензурщины. Не буду полностью передавать наш разговор, вкратце смысл его слов заключался в следующем: сотрудники МГБ Грузии сказали ему, что я работаю на ГРУ, и что меня следует расстрелять.

– Так в чем же дело? – не выдержав, вспылил я. – Я же здесь, перед тобой –  сделай то, что должен! — бросил я Абдул-Малику.

Он пробурчал в ответ, что всегда действует строго по шариату, а я, якобы, знаю это и поэтому такой смелый. Но в конце добавил, что если я стану его моджахедом, то он меня защитит от Ахмадовых. Эти последние слова заставили удивиться не только меня, но и его охрану. Телохранители с недоумением смотрели на Абдул-Малика, который только что меня обвинял чуть ли не в «куфре», в предательстве мусульман в пользу неверных, и тут же призывал меня, грешного, заслуживающего страшной кары, стать его моджахедом.

Мне, к сожалению, все стало понятно.

– Вся сила и мощь принадлежит одному Аллаху, и достаточно мне Аллаха Покровителем! – ответил я Межидову и ушел.

После этого я сам подал в шариатский суд на Ахмадовых, обратившись к одному из судей, который тогда разбирал подобные дела – бывшему имаму Урус-Мартановской мечети, к мнению которого прислушивались ахмадовцы. Но суд так и не состоялся, поскольку братья Ахмадовы к этому времени уже тайком передислоцировались в Баку и Стамбул.

Позднее в Панкисском ущелье я встретил и одного из «вершителей судеб» группы Ахмадовых, который мне заявил буквально следующее:

 – Ты нас предал! Если бы мы тебя встретили чуть раньше, то это была бы для тебя последняя встреча.

На это я ответил, что нисколечко в этом не сомневаюсь, зная его репутацию.

– Но ведь и сейчас не поздно сесть и разобраться, кто прав, а кто виноват, — предложил я.

Согласия от братьев Ахмадовых я так и не дождался…

Накануне «Революции роз»

Наступил 2004 год. Мое дело, наконец, закрыли. Но мое положение от этого не стало лучше. Я окончательно прекратил вести какую-либо деятельность, связанную с чеченскими беженцами или с чеченской войной. В Панкисском ущелье я и вовсе не появлялся, жил как обычный гражданин Грузии, снимая квартиру в Тбилиси. Отдельные попытки вернуть меня в общественную жизнь в качестве чеченского общественного деятеля, изобличающего «российские козни» против Грузии, продолжали предприниматься. Однако, история предательства, произошедшего со мною и с другими чеченцами, наглядно показала мне, кто есть друг, а кто – враг. Последующие события меня только укрепили в этих выводах.

Время от времени я ходил на некоторые общественно-политические мероприятия, связанные с беженцами, хотя основное время у нас уходило на встречи с адвокатами и политиками по делу Анжелы Кадахашвили. Обвинительный приговор, вынесенный грузинским судом дочери члена нашего комитета, не раз опротестовывался нами в вышестоящих инстанциях, однако тех возможностей влиять на ситуацию, что было прежде, у нас уже не было, и результат от нашей деятельности оставался нулевым: дочь Светланы – Анжела Кадахашвили исправно «тянула свой срок».

Наш Чеченско-Кавказский Комитет Грузии уже успел поучаствовать в качестве наблюдателей на выборах президента и парламента Грузии в Панкисском ущелье, где я возглавлял международную наблюдательную группу и умудрился настроить против себя «Национальное движение», назвав сорванные выборы легитимными. Я это сделал по двум причинам: во-первых, я понимал, что дебош на избирательном участке в селении Дуиси – это инсценировка сторонников «Национального движения», а во-вторых, меня очень попросил об этом Хизри Алдамов. В итоге готовый протокол, в котором все наблюдатели зафиксировали, что выборы сорваны, я передал Хизри Алдамову, когда вылез через окно школы, где проходило голосование. Мне пришлось выбираться через окно, так как входные двери на избирательный участок были заблокированы «националами», которые спровоцировали беспорядки, разбили урны и порвали часть бюллетеней.

Отдав Алдамову документ, с которого, по замыслу организаторов,  должна была начаться «революция роз», я серьезно настроил против себя будущих хозяев Грузии, ведь они надеялись, что именно с Панкисского ущелья начнется свержение действующей власти. Однако, хоть я и не стал им подыгрывать, революция все же произошла, и не без участия чеченского элемента. В «штурме» парламента Грузии, из которого выдворили Э.Шеварднадзе, участвовали чеченцы-кистинцы из числа тех боевиков, что были связаны со спецслужбами Грузии. Ими руководил Петри Цицкаришвили, который, являясь протеже спецслужб, рвался во власть, и ему уже было обещано «теплое местечко» при новом режиме.

Меня еще долго уговаривали присоединиться к «Национальному движению», лидеры которого активно использовали тезис об оказываемом им покровительстве Госдепом США, но я не согласился, так как к тому времени ясно осознал всю пагубность прихода в Грузию американцев. Мой опыт общения с «заокеанскими партнерами» показал, что именно Россия, а не Америка является истинным союзником мусульман, а самое главное, что чеченцы никому больше не нужны, кроме России. И что все это время, в девяностых и двухтысячных годах, мы были лишь пешками в руках у Збигнева Бжезинского и подобных ему геополитических игроков, ратующих за бесконтрольную и полную гегемонию США в мире.

Шпионский скандал

Где-то в мае 2004 года я решил отправить жену и дочь в Грозный, так как содержать семью уже не было никакой возможности. Я находился в блокаде, как со стороны чеченцев, которым было плевать на мою судьбу, так и со стороны грузин, которым я был нужен лишь в качестве «тарана» против России.

Так как паспорт жены загадочно исчез в ходе одного из многочисленных обысков, я решил на свой страх и риск встретиться с представителем посольства России в Грузии и попросить о помощи в отправке моей семьи на родину. При этом я хорошо понимал, что это может быть хорошим поводом для моих врагов в грузинских спецслужбах, которые не упустят шанс меня подставить. Достаточно было одной фотографии, запечатлевшей меня у входа в посольство, чтобы со мной расправились ахмадовцы или иные радикально настроенные боевики, причем уже без всякого «шариатского суда». Зная это, я позвонил в российское посольство в Грузии с телефонного номера, который мне достался мне от моего товарища, переехавшего в Канаду. И я не ошибся, решившись рискнуть: где-то в течение двух недель моя семья уехала домой.

Заметно успокоившись, я полностью отошел от дел, переехав в селение Гамарджвеба, что в пяти километрах от Тбилиси, где вместе со Светланой Кадахашвили поселился в доме у Бориса Какубавы, бывшего тогда депутатом грузинского парламента.

Дружба с Борисом Джотовичем у меня завязалась еще в 2001 году, когда с него были сняты обвинения в покушении на Эдуарда Шеварднадзе, и он вернулся из Москвы в Тбилиси[2]. Осознавая всю пагубность происходящего в Чеченской Республике, где шла кровопролитная братоубийственная война, я решил задействовать связи Какубавы, пользовавшегося серьезным авторитетом в общественно-политических кругах, для организации переговоров между чеченскими командирами и руководством России. Мы с Ибрагимом Яхьяевым и Светланой Кадахашвили  обратились к нему с просьбой содействовать проведению переговоров между Русланом Гелаевым, находившимся тогда в Панкисском ущелье, и российскими властями. Борис Джотович с готовностью согласился принимать участие в организации переговорного процесса, и не его вина, что этой инициативе не суждено было реализоваться[3].

После той встречи мы продолжили тесно общаться с Борисом Какубавой и вскоре стали близкими друзьями. Борис Джотович, видя мою осведомленность в делах, организовал мое вступление в возглавляемую им партию «Беженцы Грузии» и сделал меня своим советником по межнациональным и межконфессиональным вопросам.

Отправив последнего из своих друзей в Канаду, а семью – в Россию, в  конце концов, я окончательно переселился к Борису, в доме которого мы сообща решали наши проблемы, искали пути выхода из сложившейся сложной геополитической ситуации, как в Грузии, так и на всем Кавказе. Борис часто выезжал из страны по вопросам бизнеса, так как для ведения независимой от руководства Грузии политики он был вынужден зарабатывать деньги, чтобы самостоятельно финансировать свою партию.

Я все это время, пока Борис находился в командировках, оставался со Светланой Кадахашвили и другими членами семьи Бориса в селении Гамарджвеба.

Шло время, и где-то осенью, в октябре или ноябре 2004 года, мне позвонил человек, назвавшийся работником посольства Российской Федерации в Грузии, и попросил о встрече. Памятуя о том, что когда-то Руслан Гелаев уполномочил меня поддерживать контакты с российской стороной, и к тому же являясь еще и общественно-политическим деятелем Грузии, я с легкостью согласился, не видя в этом никакой угрозы. Вероятно, меня расслабила жизнь в доме у Бориса, и я потерял былую осторожность.

Наша встреча с Владимиром Соколовым, а именно так представился представитель российского посольства, состоялась напротив здания парламента Грузии, на улице Руставели, где обычно много полицейских и работников спецслужб. Это, с одной стороны, было своеобразной страховкой для меня, но и сам Соколов не стал отказываться от публичного места встречи. Видимо, для общения с такими, как я – журналистами «с подмоченной репутацией» – многолюдное место  считалось более предпочтительным.

Встретившись и пожав друг другу руки, мы чуть прогулялись по проспекту Руставели, а  затем вошли в одно кафе, где и приступили к беседе.

– Почему вы вышли на меня? – сразу спросил я Соколова, едва мы сели за столик.

– Александр Сергеевич, ранее занимавший в посольстве тот пост, который теперь занимаю я, рекомендовал Вас как человека разумного, с которым можно общаться, – без тени смущения ответил Соколов.

Я, конечно, сразу понял, что Владимир «ошибся номером». Я уже упоминал, что мне по наследству достался телефон, ранее принадлежавший моему заместителю, уехавшему в Канаду. Позвонив по этому номеру, Соколов решил, что он это я, и я не стал переубеждать его в обратном. Я и раньше был осведомлен о контактах моих товарищей с российским посольством, некоторые из них меня об этом рассказывали сами и даже получали мое одобрение, другие делали это тайно, считая, что я об этом не узнаю.

Лейтмотивом этой нашей встречи с Владимиром Соколовым, да и последующих подобных встреч (всего их было пять), стал поиск выхода из затянувшегося чеченского конфликта. Владимир интересовался, с кем из боевиков и руководителей НВФ можно вести переговоры, хотят ли беженцы возвращения, как они отреагируют на поставку гуманитарной помощи в Панкисское ущелье из России и т.д. Некоторые мои рекомендации, как я понял из дальнейших событий, были ими приняты во внимание.

Все бы шло хорошо, и мы еще много позитива смогли бы внести в дело решения конфликта, возвращения беженцев и боевиков на родину, если бы не моя глупость. Одному из моих друзей, которого я так воспринимал по своей наивности, я рассказал о том, что у меня имеется контакт с посольством России в Грузии, и что я могу помочь ему в возвращении на родину. На поверку оказалось, что мой «друг» был связан с грузинской контрразведкой, которая как раз в это время по указанию Саакашвили и его патронов из США, усиленно искала повод для шпионского скандала.

После одной из подобных встреч с Владимиром Соколовым, произошедшей в кафе рядом с нашим офисом на площади Свободы в Тбилиси, я, уезжая домой, заметил за собой слежку. Контрразведка работала настолько паршиво, что даже мне, при всяком отсутствии соответствующей профессиональной подготовки, не составило труда понять, что за мною следят. Однако тогда я еще не понимал, кто это такие. Честно говоря, помня о старых проделках грузинских спецслужб,  я подумал, что эти люди, не раз пытавшиеся меня устранить как свидетеля, решили завершить свое грязное дело.

Бориса Какубавы тогда не было в Грузии, чтобы обратиться к нему за помощью, тогда я решил поднять старые связи и встретиться с Мамукой Майсурадзе или с Зазой Цурцумия. Встретившись с Зазой в ресторане «Макдональдс» на проспекте Руставели, я изложил ему суть дела и сказал, что боюсь, что за мной охотятся, но я не понимаю кто. Возможно, сказал я ему, это мои некие старые враги.

– А после чего ты заметил слежку? – поинтересовался Заза.

– Сразу после встречи с представителем посольства России, – беззаботно ответил я.

Бедный Заза чуть не поперхнулся гамбургером после этих слов и посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Да ты что?! – понизив голос, второпях заговорил он. – Ты знаешь, что сейчас здесь происходит? Мишка натравил своих ищеек, везде ищут врагов народа! Я даже боюсь с тобой об этом говорить. Это очень серьезно. Я тоже могу пострадать из-за того, что с тобой встречался! – пытался вразумить меня мой товарищ, не скрывая своего волнения.

– Не беспокойся, на этот раз хвоста не было, – пошутил я. – Я ушел профессионально. Я тоже в детстве смотрел фильм про Штирлица, – продолжал веселиться я.

Пытаясь успокоить своего товарища, я еще не осознавал всю серьезность и опасность ситуации, в которой оказался.

– Помнишь тот случай, когда твое начальство заказало меня Ахмадовым? Тогда ведь я тоже ушел, и, как видишь, жив-здоров! – сказал я, напоминая о подставе, которую мне организовало руководство МГБ.

– Да, я до сих пор удивляюсь, как ты остался жив! – покачал головой Заза и, встрепенувшись, добавил: – Я тебе клянусь, что я там не причем, это Мамука, этот идиот, влез в игру, которая чуть не погубила и нас, и его самого! –  сказал Заза, напоминая о покушении Ахмадовых на Мамуку Майсурадзе и его товарищей из МГБ.

–  Короче, передай Ливану, что он у меня в долгу за то, что я молча отсидел в тбилисской тюрьме, – заявил я. – Я его не сдал и молчу до сих пор. Пусть теперь Ливан решит эту проблему, – выдвинул я свое требование, хотя знал, что к этому моменту он был уже в отставке.

Выходя из «Макдональдса» и прощаясь с Цурцумией, я сказал:

–  Помнишь когда-то ты мне сказал, что нам нужна хорошая «крыша» в Грузии и предложил «вербануться»? Помнишь, что я тебе сказал?

–  Помню, конечно, –  кивнул Заза. –  Ты сказал, что твоя крыша –  это Аллах!

–  И что ты сейчас об этом думаешь? –  спросил я его.

–  Я думаю, что если ты и на этот раз выкрутишься из ситуации, то мне пора менять веру, –  сдался Заза.

–  Тогда готовься к обрезанию! –  уверенно заявил я, и мы оба громко расхохотались.

Прошла еще неделя. Я отправился в Тбилиси, в интернет-кафе, что находилось прямо на станции метро «Авлабари». При выходе оттуда я обнаружил стоящих у выхода троих сотрудников АТЦ, тех самых, что осуществляли мой арест в Телави в 2002 году. «Вот и снова ангелы смерти по мою грешную душу», –  подумал я. Пытаться скрыться было бессмысленно, и я направился прямиком к ним.

– Какими судьбами? –  поздоровавшись, поинтересовался я.

– К нам поступило сообщение, что какой-то араб копается в интернете и читает новости про Аль-Каиду и Басаева, –  поделился один из них.

– А что, уже и новости читать запрещено? –  успокоившись, пошутил я.  Сразу стало понятно, что этим «арабом» был я.

– Нет, просто мы проверяли, – улыбнулся мне все тот же парень. –  Мы же  не знали, что это ты!

– Раз мы уже встретились, я бы хотел вас кое о чем попросить, –  сказал я, и поведал этим троим о выявленной мной слежке. –  Я беспокоюсь, не хотят ли меня похитить террористы, которые угрожали меня убить еще в бытность их в Панкисском ущелье, – объяснил я им причину своего беспокойства.

– Но если это вы следили, то спасибо за охрану! – шутливо добавил я. – И будьте поаккуратней: кто знает, что можно ожидать от «левой руки» бен-Ладена?! –  съязвил я напоследок.

Однако, судя по лицам, им было не до шуток, они восприняли эту новость серьезно и пообещали узнать, кто из спецслужб Грузии мог осуществлять за мной слежку.

Где-то дня через три, эти же трое оперативников приехали ко мне в Гамарджвебу и заявили, что начальство просит меня проехать с ними. Я долго отпирался, памятуя о том, что оттуда просто так не возвращаются. Однако они настаивали, и дали мне телефон, чтобы я мог поговорить с их руководством. Я набрал номер и поговорил с их начальником. На мою просьбу представиться, он сказал, что мы хорошо знакомы. Голос и действительно показался мне отдаленно знакомым, но кому он принадлежит, я тогда вспомнить так и не смог. Уже позднее я с ужасом понял, с кем мне довелось беседовать по телефону: это был мой заклятый враг Гия Габуния, который к тому моменту уже дорос до должности руководителя АТЦ Департамента госбезопасности МВД Грузии[4].

На мою беду дома я был один, так как незадолго до их визита Светлана отправилась к дочери в тюрьму. Я догадался, что они как раз и ждали такого момента, чтобы не было свидетелей. Делать было нечего, я сел в их автомобиль и отправился с ними. Моя тревога усилилась, когда мы подъехали к заднему входу к зданию АТЦ бывшего МГБ, что на проспекте Важа Пшавела. Теперь оно уже называлось МВД Грузии, и в нем безраздельно властвовал Вано Мерабишвили, который по примеру Лаврентия Берия объединил почти все силовые структуры под единым руководством. Одно это говорит о том, что его целью было установление полного диктата над страной, а не демократическое переустройство Грузии.

После въезда во двор МВД, меня проводили на третий этаж здания и завели в кабинет заместителя министра Георгия Лордкипанидзе. Это был тот самый Лордкипанидзе, который сделал карьеру на совместных с членами НВФ похищениях и инсценировках освобождения заложников в Панкисском ущелье. Кстати, одним из тех, кого так «похитили, а потом освободили» был Петри Цицкаришвили, после чего он из невзрачного парламентера превратился во всемирно известного политического деятеля, перенесшего «жестокий плен террористов».

– Кто ты такой? Как ты относишься к чеченскому сопротивлению? Как ты относишься к России? Каково твое отношение к новому руководству Грузии? – сразу же засыпал меня вопросами замминистра.

– Мне было бы легче разговаривать с Вами, если бы Вы сначала ответили на эти вопросы сами, –  ответил я, начиная понимать, что происходит. – А то Вы говорите одно, думаете другое, а делаете третье, – добавил я, вспомнив слова, которыми когда-то описали Эдуарда Шеварднадзе.

Впрочем, видя его нарастающее раздражение, я решил все-таки ответить первым.

– Я Сайдаев Ислам, чеченец по национальности, с 2001 года гражданин Грузии, – монотонно начал рассказывать я. – Советник депутата парламента Грузии Бориса Какубавы, заместитель председателя Союза мусульман Грузии, руководитель Чеченско-Кавказского Комитета Грузии…

– Кого вы ко мне привели?! – перебив меня, взорвался Лордкипанидзе. Вопрос был адресован кому-то, стоящему за моей спиной.

 – Да я же Вам говорил о нем! – раздался ответ откуда-то сзади. Именно с обладателем этого голоса я совсем недавно разговаривал по телефону. Только когда этот человек вновь заговорил и вышел у меня из-за спины, я понял, что это Гия Габуния. Далее они перешли на мегрельскую речь, чтобы я не понял смысл их разговора.

В это время зашли еще два человека и принесли какую-то видеокассету. Я уже начал догадываться, что сейчас мне продемонстрируют мою встречу с Соколовым. Так и было. Они включили пленку, что-то объяснили Лордкипанидзе. Он кивнул и повернулся ко мне.

– Кто это на пленке? – спросил меня Лордкипанидзе.

Скрывать мне было нечего.

– Это я и Владимир Соколов из российского посольства, с которым я не раз встречался как руководитель общественного движения Чеченско-Кавказский Комитет Грузии, – невозмутимо ответил я. – Как видите, я не скрывался, и делал это открыто…, — пытался продолжить я, но договорить мне уже не дали.

Георгий Лордкипанидзе схватил со стола толстенную папку с документами, объемом не менее 500 страниц, и наотмашь ударил ею меня по голове.

– Где и когда тебя завербовали русские спецслужбы? – заорал он, продолжая лупить меня по голове размашистыми ударами. – Говори, кто из русских тебя завербовал?

Я попытался прикрыть голову, но двое из присутствующих схватили мои руки и крепко прижали к столу. Габуния вместе с кем-то еще начали осыпать меня градом ударов, пока я не свалился на пол.  

– Отвечай, кто тебя завербовал? Когда ты начал работать на русское ГРУ? – орали они уже хором, избивая меня ногами. Я пытался все отрицать, говорить, что ничего не было, но удары все сыпались, и сыпались.

– Ладно, ладно, – согласился я. – Я расскажу все, как есть.

Мои мучители расступились, я с трудом поднялся и снова сел на стул.

Впрочем, в чем мне было признаваться? Я снова начал рассказывать историю моей встречи с Соколовым, но они не стали меня слушать.

– Он думает нас обмануть! – вновь закричал Лордкипанидзе. – Он не знает, с кем имеет дело. Это контрразведка Грузии и у нас есть доказательства твоего предательства Грузии!

Меня снова повалили на пол и опять стали бить ногами. После очередного удара, перехватившего дыхание, я начал терять сознание. Чувствуя, что моя душа вот-вот выскочит из тела, я еле слышно произнес: «Ла Иллаха Иллах!»

Странно, но эти слова возымели на них больше впечатления, чем все мои оправдания.

– Он ничего не скажет, я их знаю, – устало сказал Лордкипанидзе, вероятно имевший большой опыт подобного рода бесед. Меня вновь усадили за стол, когда в кабинет зашел бывший глава МГБ при правительстве Абхазии генерал Ливан К. Я сразу понял, что  пришло мое спасение.

Что-то сказав Ливану по-мегрельски, все проводившие допрос удалились из кабинета, оставив нас наедине.

– Ты хоть знаешь, в какой переплет ты попал? – участливо спросил меня мой старый знакомый. – Как ты мог такое сделать? Неужели ты не знаешь, какая политика в Грузии? Я не знаю, как тебе помочь. Единственное, что я могу сделать – это поручиться за тебя, и то из-за того, что ты в свое время помог нам решить проблему в Панкисском ущелье. Если бы не я, этого разговора вообще бы не было. Ты бы лежал где-нибудь в канаве! – сказал Ливан К. и я понял, что Заза Цурцумия передал ему наш разговор.

– Ты должен будешь им все рассказать, как есть, и делать все, что они от тебя потребуют, – продолжил уговаривать меня Ливан. – Другого выхода из этого кабинета нет, ты ведь сам это знаешь.

В этот момент я вспомнил слова Адама Пашаева, который как-то сказал:  «Когда попадаешься – надо на все соглашаться, чтобы выйти на свободу и потом уже думать что делать!». Я понял, что если не соглашусь на их условия – сгину в этом здании, как сгинул и сам Адам Пашаев.

– Хорошо, – сдался я. – Но никакими доносами на чеченцев я заниматься не буду, и ни на какие вопросы по деятельности  Бориса Какубавы отвечать не стану! – поставил условие я.

Ливан К., попрощавшись со мною, вышел. Через мгновенье в кабинет вернулась вся предыдущая свора, но теперь уже они вели себя совершенно иначе, пытаясь со мню разговаривать как с равным, и шутить.