Когда мы были молодыми…

Утром — Ы-ых! — свежо, несмотря на то, что днем обещают за +40. На проводах болтаются клочки хлопка. Некоторые провода вообще окутаны ватой.

Ты стоишь в полной снаряге, затянутый ремнем, как штора в господском доме — с огромными некрасивыми складками. Обмундирование выдали большое по размеру и на тебя, дрища, оно великовато. Но, может, каптер видит в глубине своей кротовой мудрой души, что через полгода оно тебе будет уже мало. У тебя вырастут плечи, руки, грудак навыкат, морда, задница, в общем, ты станешь шире, выше и сильнее, превратясь из тщедушного сопливого засранца в умного, хитрого, смекалистого, сильного и обученного сопливого засранца.

Перед тобой — синий затылок пацана, с которым ты шел в одной команде в этот сраный разведвзвод. Затылок подрагивающий и синий от усеченных под самые луковицы волос и утренней свежести, с лоскутками отпадающей кожи — видимо, он раньше не брился на лысину. Штатный головной убор не выдали — не заслужил еще, поэтому на лысине красуется старая добрая советская панама, нахлобученная на макушку. Их за забором десятки валяется, втоптанных в пыль, плоских, никому не нужных. Дикозападный двухведерный стетсон армейского образца времен СССР- еще через неделю мы научимся мылить и заглаживать края, чтобы были загнуты, как у ковбоев. Можно стянуть швом, но у нас пока, как сказал старшина, руки под… даже не заточены, а просто из жопы, даже укладку делать не умеем на ночь. Хорошо, земы помогли, показали, как надо.

Сейчас будет бег. Самый ненавистный, вредный и удушающий способ передвижения, которое батальонный «мускул» цинично именует «ускоренным». Бег даже по холодку ненавистен своим фактом своего существования и является предметом обсуждений в строю сзади, где собрались самые конченые сачки, вальяжно рассуждающие о негативном влиянии бега на потенцию (вот нафиг она им сейчас сдалась?). А деды, стоя за уголком, чтоб комбат не видел, суют бычки в трубы, из которых сварен стенд с изображением сурового советского воина и ждут сигнала о появлении ротного. Ротный, шершавя длинные шаги своими циркулями, появляется из-за угла казармы, сложенной из белого кирпича, за которым КПП, и дневальный («х.. овальный»), успевает получить оттуда по ТА-57 торопливый сигнал о том, что тот приехал.

Ротный приезжает на первом автобусе из города. Он сравнительно молодой, но, сука, огромный, Рязанское закончил. Троечник с натягом. Отличника бы сюда не загнали. Этим он и страшен. Огромный и здоровенный, как буйвол, с таким же интеллектом одомашненного наспех зверя, он, тем не менее, ловок и быстр. Первое знакомство с ротным произошло на разводе, проходившем в ротном помещении — выбритое налысо свежее стадо с комплектами х/б в руках, прижатых к груди, умудрилось захотеть проскочить между ним и инструктируемым нарядом. В результате стадо было возвращено на левый фланг и пропущено по одному перед ротным, который каждому его представителю придавал то самое «ускоренное передвижение» своим тяжелым сапогом. Он, гад, на развод в сапогах пришел. Пытаясь предугадать «ускорение», ты выпячиваешь пах вперед, двигаясь вдоль строя на полусогнутых, как беременная тараканиха, но так получается даже хуже — пинок норовит сложить позвоночник в обратную сторону. Некоторые падают. Лучше придать телу положение бегущего египтянина — так получается всего лишь 5-6 шагов этого самого «ускоренного», а потом угол, можно уйти за него и выругаться про себя.

Вчерашняя сечка еще не вышла. Нормальные бойцы сечку не едят — западло. Они едят рис. Или гречку. В общем, что-то другое, что тебе пока недоступно. Но ты еще не нормальный боец, ты «дух». Ты жрал сечку с кусочками баранины-обманки — наколол его на затертую алюминиевую вилку, повернул, а там шерсть.

А тут еще ночь была… Полночи ты играл на гитаре и пел для дедов, которых удержал в тонусе старый кореш по залу Мурад. Мурад призвался 8 месяцев назад и уже имеет солидный авторитет. О том, что ты его земляк и кореш, он сообщил всем в учебном классе, увешанном плакатами с изображениями бесстыдно обнаженных до самых возвратных пружин пистолетов, автоматов и пулеметов. Он, гад, еще больше поднял свой авторитет, когда предложил в присутствии дедов подтянуться тебе «с уголком». Ты подтянулся 15 раз, мог бы еще два, а то и три (с косым уже), но ровный счет круче. Деды оценили, мерно двигая лошадиными челюстями. Ты себе плюсанул, а Мурад выпятил грудь — «зема, бля!».

Бег не состоялся. Ротный развернул колонну к себе невыспавшимися харями, вызвал старослужащих вперед, а молодых повернул кругом. После этого ротный приказал всем дедам снять штаны в два приема — сначала штаны, а потом и трусы.

Засек, сволочь, движение лошадиных челюстей. Скоро дембель — время «вгонять шары», чему способствует призванный на склоне лет доктор. Доктор превратил сушилку в скотобойню. Интерьерчик похуже Quake 3, однако к утру обычно все отмывается.

Оргалит шлифуется во рту несколько недель. Дембеля перекатывают собственноручно (или нет) вырезанные шарики на языке несколько недель, добиваясь идеально гладкой формы. Размер шаров зависит от самомнения или комплексов «дедушки». А потом, у кого очко крепкое, идут к доктору. Процедура вгона происходит по ночам. В качестве наглядного пособия — стамеска, молоток, табурет, спирт, бинт и стрептоцид. Как будто доктор — столяр, то и дело закладывающий за воротник.

Ты наблюдаешь, будучи поддержан авторитетом Мурада все это воочию. Деды мнутся, многие заходят по нескольку раз, не решаясь и откладывая, но потом, глядя на гордых передовиков, решаются. Считается, что дело стоящее.

Выпив стакан с предварительно вымоченным в нем шаром, «дедушка» мнёт к кулаке берет и вертит его на пальце, ожидая опьянения. Оно не приходит, и ему наливают второй стакан. Второй стакан придает смелости, но дедушка заранее просит налить третий. Стаканы тонкие, с тремя полосками, две бурые и средняя — желтая, но еще никто ни одного не разбил. Потом ты отворачиваешься, не в силах вынести зрелище процесса и чтобы кровь не попала на рожу. Готовый к процедуре дедушка тоже отворачивается, занимая себя и группу поддержки разговорами о чутких пальцах доктора.

— Тук!

После вопля «дедушки» и минуты натужного пыхтения, во время которого он успевает выпить стакан, усыпанный стрептоцидом и замотанный бинтом стеклянно трезвый и бледный, как институтка на экзамене, «дед» отправляется в люлю, вымученно, но гордо улыбаясь остальным, еще не познавшим прелести процедуры. У него впереди большое будущее, вызывающее у тебя, еще не отошедшего от школы, содрогание.

Осмотрев «стариков», ротный длинно и протяжно ругается. Самое мягкое слово — «долбоебы». Долбоебы молчат, понурившись, но втайне ликуя — скоро дембель. А уж там — ка-а-а-а-а-айф!

Ротный отправляет «дедов» мести плац. Плац большой, работы много, но его мести никто не будет — срок службы не позволяет. Позволяет он мести себя чуханам из числа «духов». Они же моют паровые котлы, из которых питаются по своему особому рецепту «дедушки». Поэтому дедушки отворачиваются и с унылым видом направляются в сторону плаца. Там, за щитами с демонстрацией формы одежды и рекламными слоганами типа «Народ и армия едины!» дедушки продолжат курить и перешучиваться. Веники они, может быть, возьмут только по нашему возвращению. А может, и не возьмут, тыча пальцами в идеально чистый плац и пуча честные глаза в локомотивное лицо ротного.

Скоро и тебе предстоит стать дедушкой. Осталось каких-то пара неполных лет, за время которых ты научишься самостоятельно укладывать парашют, расцарапаешь рожу о «травку», оказавшуюся верблюжьей колючкой, стрелять со всех видов оружия, убивать противника с двух ударов, класть грудную мишень с одной руки, сгонять «за речку», подкрадываться и резать, атаковать укрепления, создав неимоверную плотность огня до 800 пуль на метр, читать карты, и многое-многое другое, о чем писать можно целые тома, но даже на продолжение этой заметки не хватает запала — одолевают воспоминания.

Зато потом, через десятки лет во время праздника, ты созваниваешься с друзьями, напяливаешь на толстое вследствие избыточных годов туловище то самое обмундирование и превращаешься на целый день в того самого безбашенного пацана, совершая невообразимые глупости и стремясь вернуть безвозвратно ушедшую молодость. А может, и не толстое — ты до сих пор на государевой службе, оттачиваешь навыки и работаешь по бандитам и всяким другим уродам.

Но по-любому: ты все еще помнишь и даже кое-что можешь. Было время…